Я сижу с человеком, который вместе с Иосифом Бродским прятался в Москве от режима. Нет, не за т.н. "тунеядство", а за будто бы создание антисоветской подпольной группы. Ему далеко за 60, черт возьми, ему же за 80, но по голосу в телефонной беседе и сейчас - в беседе за чересчур крепким чаем и безвкусным бутербродом - я не могу дать и 50 лет на вид. Он сохранил не только едкое чувство юмора, но и какую-то врожденную породу.
Говорили о Евгение Шварце, о том, что значит "апрель 1930" у Платонова в "Котловане", о справочнике атеиста и о Корчаке.
Жуя бутерброд с отвратительным сыром и давясь пойлом на подобие "Майского чая", я то хотела выпрыгнуть с седьмого этажа от бессилия и стыда за те условия, в которых живут ученые, то ловила себя на мечтах воспользоваться библиотекой. Я не знаю, приближусь ли я когда-то к такому уровню образованности, что смогу в разговорной речи экспромтом выдавать "Он - наивный, восторженный украинофил, органически добрый человек - такая себе помесь Дон-Кихота и Геркулеса". Каждой клеточкой было стыдно за свое косноязычие.